Send as Postcard

7 ноября 1824 года «Медный всадник» оказался в самом центре разбушевавшейся стихии, самого страшного петербургского наводнения со дня основания города. Площадь стала местом, «где потоп играл, где волны хищные толпи-лись». И посреди этого потопа возвышался «кумир на бронзовом коне..., чьей волей роковой над морем город основался».
А через год после мятежа невской стихии «кумир на бронзовом коне» оказался во власти другого бунта, в центре другой драмы. 14 декабря 1825 года здесь было подавлено восстание декабристов. Первой жертвой восстания стал генерал-губернатор Петербурга, герой Отечественной войны 1812 года, любимец М. И. Кутузова, граф М. А. Милорадович. В битвах он не знал страха и, пройдя сквозь множество сражений, ни разу не был ранен. Он был настоящим солдатом, очень далеким от либеральных настроений, но весьма снисходительным к «заблуждениям молодости». Поистине, «слуга царю, отец солдатам». Но именно поэтому его попытка образумить солдат была опасна для восстания. Недалеко от «Медного всадника» раздался роковой выстрел декабриста Каховского. Рана оказалась смертельной, и Милорадович вскоре умер неподалеку, в казармах Конногвардейского полка.
Ответный удар был страшен. По воспоминаниям Николая Бестужева, «орудия были переброшены к Медному всаднику и оттуда били по Неве и вдоль Галерной, в узком коридоре которой картечь сметала все - устоять было невозможно».
Вечером у «Медного всадника» строили в колонну пойманных мятежников. Когда их набралось 700, колонну повели через Неву, в Петропавловскую крепость. Туда же, вслед за колонной, на санях везли раненых.
Немногим декабристам суждено было много лет спустя вернуться на эту площадь, увидеть огромный собор, который тогда только начинал строиться, снова увидеть «Медный всадник» (теперь уже названный этим именем), около которого стояли они 14 декабря 1825 года, благородные, молодые и дерзкие, мечтавшие «вечный полюс растопить».
В XX веке дважды над этим памятником нависала опасность. После Октябрьской революции 1917 года его едва не убрали с площади, подобно многим памятникам царям (в том числе и Петру I). А в августе 1941 года его спасали от фашистских бомб и снарядов. Сначала его хотели снять с пьедестала и опустить на дно Невы, но, опасаясь разрушающего действия воды, решили укрыть его на месте - всадник и конь были спрятаны в двухэтажный деревянный футляр, а гранитный пьедестал превратился в песчаную насыпь. Художница А. П. Остроумова-Лебедева записала тогда в блокадном дневнике: «У набережной, около Сената, стояла огромная барка с песком. Непрерывная вереница людей, мужчины возили в тачках, женщины вдвоем на небольших носилках переносили песок к основанию памятника Петру I».
А поэт Всеволод Рождественский вспоминал, что, когда «Медный всадник» освободили из укрытия, на груди Петра кто-то нарисовал мелом огромную медаль «За оборону Ленинграда». Он стоит на площади уже более 200 лет. Он вписывается в любую ситуацию и созвучен любому времени.
Он сразу и навсегда стал одной из самых главных достопримечательностей столицы. Петербуржцы с гордостью показывали его иностранцам, не всегда, впрочем, помня имя его создателя. Рассказывают, что одна петербургская дама, возвращаясь рано утром с бала у Нарыш-киных (их особняк находился неподалеку, на Английской набережной), велела остановить свою карету перед памят-ником и объявила спутникам-французам: «А ведь это со-здал бородатый мужик!» И с удивлением услышала в ответ: «Нет, сударыня, это был француз и очень часто брился».
Были среди обитателей Петербурга и такие, кто, прожив всю жизнь в городе, ни разу его не видел. В одном из рассказов Владимира Даля (Казака Луганского) описан петербуржец, проживший всю жизнь на Невском проспек-те. Он ни разу не покидал его, не видел Невы и даже не женился, потому что нравившаяся ему девушка жила на другой улице. Когда же одному из приятелей удалось довести его до Сенатской площади и показать памятник, он был так напуган, что больше никогда не покидал Нев-ский проспект.
Впрочем, и сто лет спустя после анекдотического случая. описанного В. Далем, не все петербуржцы знали «Медный всадник» «в лицо». Когда в 1913 году художник А. М. Любимов стал издавать в Петербурге газету, украшенную изображением фальконетовского монумента, он сразу услышал на столичных улицах такие разговоры: «Что за лошадь? - Должно быть, бега публикуют. - Нет, кавалерийская школа или манеж».
Это тем более странно, что «Медный всадник» стал центром празднования юбилеев Петербурга. В столетие Петербурга здесь был устроен парад, и во главе марши-рующих войск шел сам император Александр I. Огромный праздник был затеян у памятника и в день празднования 200-летия города. А совсем рядом, на Адмиралтейском бульваре, проводились масленичные гуляния с каруселями, аттракционами, театральными балаганами, блинами и сбит-нем, музыкой и пляской. Народу здесь в такие дни толпилось множество, и можно только подивиться, что у многих памятник выпадал из поля зрения.
А между тем, он поистине прекрасен. Всадник, взлетев-ший на крутизну скалы и остановивший коня на полном скаку. Конь поднялся на дыбы -еще весь в движении. Но посадка всадника, его поза, жест, поворот головы исполнены величественности, уверенности и силы. Конь, поднявшийся на дыбы, может находиться в такой позе лишь одно мгно-вение. Конь и всадник как бы застыли в этом движении, символизируя вечную жизнь всадника. Сочетание мгновения с вечностью, движения и покоя, свободы и воли вовсе не кажется нарочитым, потому что конь поднят человеком на дыбы на самом краю пропасти. В этом заключен секрет того огромного впечатления, которое производит он на зрителя. Это впечатление усиливается по мере того, как вы приближаетесь к монументу и встречаете взгляд Петра.
Фальконе не считал себя портретистом и поручил вы-лепить голову Петра своей ученице Мари-Анн Калло, приехавшей вместе с ним в Петербург. Первоисточником ее работы были растреллиевские маска и поясной скульптурный портрет. И в то же время это не повторение, а совершенно новый образ, соответствующий фальконетовскому замыслу. Перед нами - прекрасное мужественное лицо с широко открытыми глазами, озаренное глубокой мыслью и непоколебимой волей. Перед нами монарх-просветитель, человек мысли, разума, носитель высоких дум. Облик Петра, конечно, идеализирован, но без идеализации, символической значительности монументальная скульпту-ра, наверное, вообще невозможна.
С самого начала «Медный всадник» не только стал неотъемлемой частью Петербурга. Он превратился в компо-зиционный центр столицы. С ним, истинным гением места, «советовались» Захаров и Монферран, Кваренги и Бетанкур и, наконец, Карло Росси, создавший по левую руку брон-зового Петра двойной корпус Сената и Синода, соединен-ный аркой и согласованный с фасадом Адмиралтейства. Гений места не потерялся среди этих монументальных зданий. Напротив, они составили ему великолепное обрам-ление. Значительно уступая им в размерах, он продолжает главенствовать над этой обширной площадью. Он не просто памятник Петру, он - образ-символ, воплотивший в себе исторические судьбы народа и страны. А потому он и воспринимается как общепетербургский монумент, символ Санкт-Петербурга. Вот почему каждое поколение поэтов обращается к Медному всаднику и обогащает его новым смыслом, новыми чувствами и символами. Вслушайтесь, вглядитесь в два стихотворения, написанные в начале на-шего приближающегося к концу столетия.
Одно из них написал в феврале 1904 года Александр Блок. Оно полно предчувствиями, пророчествами, но и надеждой:
Он спит, пока закат румян...
И сонно розовеют латы.
И с тихим свистом сквозь туман
Глядится змей, копытом сжатый.
Сойдут глухие вечера,
Змей расклубится над домами.
В руке протянутой Петра
Запляшет факельное пламя.
Он будет город свой беречь,
И, заалев перед денницей,
В руке простертой вспыхнет меч
Над затихающей столицей.
Второе стихотворение появилось 20 лет спустя, когда сбылось другое пророчество А. Блока и в России начались «неслыханные перемены, невиданные мятежи». Оно написано Владимиром Набоковым, незадолго до того покинув-шим Россию, Петербург. Это одно из самых печальных, странных и красивых стихотворений о нашем городе. Оно называется «Исход». В нем город навсегда покидает место, где он родился, и возносится к небу. Плывет в сумраке снежной ночи Исаакиевский собор, задев «исполинским куполом луну», а за ним - «Медный всадник», превратившийся в воздушный корабль или, точнее, ростру, нос не-видимого воздушного фрегата, на котором плывет город, «дивно оторвавшись от земли»:
Словно ангел на носу фрегата,
Бронзовым протянутым перстом
Рассекая звезды, плыл куда-то
Всадник в изумленьи неземном.
А за ними поднимался тучей,
Тускло освещенный изнутри,
Дом, и вереницею текучей
Статуи, колонны, фонари
Таяли во мраке ночи синей
И, неспешно догоняя их,
К господу несли свой чистый иней
Призраки деревьев неживых.
________________________
Ю.И. Кирцидели, Н.Р. Левина Глава из книги «Мой город Санкт-Петербург»